Семимесячный ребенок, брак без любви, ферма без настоящего хозяина. Вот какое обвинение предъявила ей мать, когда Мегги достигла зрелости. Вот что не могут они всю жизнь простить друг другу!

Распрямив плечи, она прошла на кухню. Она не знала, что их голоса были слышны, не знала, что лицо у нее смертельно бледное, а глаза горят ненавистью. Она подошла к сестре и поцеловала ее в щеку.

– Я позвоню тебе из Дублина.

– Мегги, – Брианне надо было многое сказать и.., нечего говорить. – Мегги, я хотела бы поехать с тобой.

– Могла бы, если очень захотела. Роган, вы готовы?

– Да. – Он поднялся из-за стола. – До свидания, Брианна. Спасибо.

– Пойди к ней, Бри.

С этими словами Мегги поспешно вышла из дома. Она уже взялась за ручку автомобильной дверцы, когда почувствовала прикосновение Рогана к своему плечу.

– Вы в порядке?

– Нет. Но не хочу говорить об этом. Она открыла дверцу, села в машину. Он обошел капот и уселся за руль.

– Мегги…

– Не говорите ничего. Совсем ничего. Потому что вы ничего не можете сказать или сделать, чтобы хоть что-то изменить. Так было всегда. Ведите машину и оставьте меня в покое. Сделайте такое одолжение.

Внезапно она начала плакать, горько, отчаянно. Он не знал, что делать: попытаться утешить или поступить так, как она просила.

Он тронулся с места, не говоря ни слова, только взял ее руку в свою и слегка сжал. Так он и вел машину, одной рукой, и отпустил пальцы Мегги, лишь подъезжая к аэропорту, когда рыдания прекратились, а в пальцах ослабло напряжение. Припарковавшись, он увидел, что она спит.

Он не стал будить ее, и она не проснулась, когда он внес ее в салон небольшого самолета, принадлежащего его галерее, и усадил там в кресло. Спала она и в течение всего недолгого полета, а он поглядывал на нее время от времени, не в силах отделаться от чувства удивления. И еще какого-то чувства, точного определения которому он бы дать не мог.

Когда Мегги проснулась, было темно. Первое, что она ясно поняла, что находится не в своей собственной постели. Запах простынь, фактура материала – все было другим. Не нужно часто спать на постельном белье тончайшего полотна, чего с ней и не случалось, чтобы почувствовать это, а также легкий успокаивающий запах вербены, исходящий от наволочки, в которую она уткнулась носом.

Чтобы поскорее отогнать неприятную мысль, зародившуюся у нее в мозгу, она осторожно вытянула руку – убедиться, что в постели она одна. Матрас плыл под ней, как вода озера, одеяло и простыни были теплыми и невесомыми, словно пух. Слава Богу, подумала она, в этом озере я в одиночестве. После чего смело передвинулась на середину кровати.

Последнее, что она помнила – как выплакивала душу в машине у Рогана и как потом чувствовала себя – точно сломанная ветка, уносимая течением.

Хорошее, видно, средство – опустошающие слезы, потому что сейчас ей значительно лучше, она отдохнула, обрела силы.

Так приятно было нежиться в бархатной темноте, в шелковистой постели, вдыхать нежные ароматы свежего белья. Но все же не мешает, решила она, поскорее узнать, где находится и как сюда попала. Скользнув руками вдоль кровати, она нащупала гладкую поверхность ночного столика, а затем лампу и выключатель.

В неярком свете из-под золотистого абажура она увидела просторную спальню, стены которой были обклеены розоватыми обоями, потолок с квадратными, художественно оформленными углублениями на нем и саму кровать, огромную, с четырьмя столбиками по углам, но без балдахина.

Просто королева кроватей, подумала она с улыбкой. Но как я в нее попала? И какая жалость, что перед тем как лечь, я не увидела ее и не сумела оценить все достоинства.

Камин в другом конце комнаты не был зажжен, но блестел чистотой и был готов к действию. На массивной шифоньерке стояли в вазе свежие, как утро, розы с длинными стеблями, и рядом – множество небольших флаконов с замысловатыми пробками.

Зеркало над шифоньеркой отразило саму Мегги, растрепанную, с припухшими веками.

Не очень-то важно ты выглядишь, мой дружок, и не слишком подходишь для этого места, сказала она самой себе и, усмехнувшись, дернула себя за рукав хлопчатобумажной ночной сорочки, которую кто-то предусмотрительно надел на нее, прежде чем уложить в постель, сняв, разумеется, для этого все, что было надето раньше. Кто же этот человек?

Служанка или, не дай Бог, сам Роган? Впрочем, какое это теперь имеет значение – дело уже сделано, и она сама, нужно признаться, только выиграла от этого. Да уж, ее одежда наверняка не слишком сочеталась с убранством опочивальни.

Если же она находится в отеле, то, без сомнения, в таком, о котором и мечтать не могла. Она прошла к двери, почти слившейся со стеной, и открыла ее.

Ванная комната выглядела не менее величественной, чем спальня, а сама ванна была не меньше, если не больше, чем кровать, сияла всеми оттенками розового цвета и блестящими металлическими кранами. Душ торчал из стены отдельно, напоминая своим основанием прилепившийся к ней кусок скалы причудливой формы. Со вздохом, в котором сквозила неприкрытая зависть, она сняла с себя рубашку и пустила струю воды.

Не без удивления она приметила, что ее скромные предметы одежды аккуратно разложены на низкой полке возле розового умывальника, выполненного в форме раковины. Платье висело на крючке в двери.

Какое это блаженство, когда по телу ударяют упругие струи горячей воды, массируя ее, словно пальцы опытного массажиста. Разве сравнить этот буйный поток со скудными робкими струйками, вытекающими из душа у нее дома? Мыло пахло лимоном и скользило по коже, словно шелк.

Да уж, позаботились о ней на славу, но кому она должна быть за это благодарна по гроб жизни?

Не менее четверти часа она нежилась под душем и лишь потом сняла с сушилки одно из больших толстых полотенец размером с целую простыню и принялась вытираться.

Обсушив волосы, насколько было возможно, она причесалась, стараясь пригладить волосы с помощью стоявшего тут же, под рукой, лака и, сбросив с плеч полотенце, надела свое любимое фланелевое платье и прочую одежду. Не обуваясь, босиком, она отправилась исследовать помещение, куда ее привезли.

Комната выходила в широкий длинный коридор, где свет ламп был притушен и потому диковинные тени лежали на стенах и на немыслимо шикарном ковре под ногами. Не слышно было ни звука, пока она двигалась по направлению к витой лестнице. Она решила спуститься и пошла, скользя рукой по отполированным перилам.

Ей уж давно стало понятно, что находится она, конечно, не в гостинице, а в чьем-то частном доме. Скорее всего в доме Рогана, заключила Мегги, оглядывая предметы искусства в фойе и в главном холле с еще большей завистью, чем в ванной. У этого человека даже есть свой Ван Гог и Матисс, заметила она, глотая слюнки в полном смысле этого слова – еще и оттого, что была зверски голодна.